Под палящими лучами августовского солнца возвращалась я в театр. Это были долгие… и очень болезненные каникулы. Но они кончились, как кончается всё плохое. За время моего отсутствия хозяйство пришло в еще большее запустение. Парк, окружающий театр, превратился в настоящий лес, подступающий вплотную к зданию. Половина горгулий с фронтонов разлетелась в поисках лучшей жизни, а наиболее верные нервно переминались на карнизах. Лепнина отваливалась, штукатурка осыпалась, камни крошились… Театр скучал.
Слуга встретил меня всё с тем же равнодушным молчанием и провел незнакомыми коридорами в незнакомые комнаты, в которых лишь смутно угадывался интерьер давно покинутых. Рядом со спальней находился кабинет. Это такой тонкий намек, что неплохо бы заняться делами? Я оглядела завалы на столах: горы писем, театральных программ и репертуаров. Отдельно громоздились пухлые пакеты. Невероятно… Кому взбрело в голову присылать мне сценарии?
Безумная духота давно не проветриваемых комнат сдавливала виски. Призракам и маскам воздух не нужен, а обо мне как всегда никто не подумал. Я с силой дернула прикипевшее к раме окно, и невыносимая жара тут же оглушила меня. На улице она не ощущалась такой ужасной. Я прямо из окна выбралась в парк по водосточной трубе. Немного прохладнее, немного лучше. О том, как буду возвращаться – подумаю потом. Хотя, с другой стороны… Когда это меня волновало? Можно спать в любой комнате. Можно спать даже в саду. Если повезет, наутро придет слуга, и можно будет увязаться за ним. Но сейчас мне совершенно не хотелось возвращаться в пыльный душный театр. Еще успею там насидеться.
Над головой сплетались кроны деревьев, но несмотря на полумрак здесь всё равно было жарко. Тогда я села на землю и закрыла глаза. Мироздание сменило систему координат. Деревья столпились позади, по левую руку раскинулось поле, а по правую… Я поднялась и пошла туда, гонимая любопытством. Совершенно точно помню, что раньше здесь не было водоемов. Но он был… Небольшой круглый пруд. Деревьев над головой больше не было, и я увидела, как на дне в лучах солнца что-то сверкает. Заодно я узнала, что пруд доходит мне до пояса… Неглубокий. И абсолютно прозрачный. Или, может, точнее будет сказать – абсолютно чистый? На поверхности не плавали кувшинки и опавшие листья, не бороздили ее и мелкие непотопляемые насекомые. Просто яма в земле, наполненная кристально-чистой водой. С золотой маской на самом дне.
Губы маски изогнулись в легкой, едва уловимой улыбке. Чтобы ее достать, мне пришлось с головой погрузиться в воду, так что обратно я выбиралась мокрая, но счастливая. Почему-то обладание этой маской наполнило душу радостью, и, глядя на ее открытую улыбку, я не заметила, как сама начала улыбаться. Солнечные лучи, которые до этого лишь причиняли боль, теперь, отражаясь, слепили глаза, но это было даже приятно. Приятно было держать маску в руках, приятно было осознавать, что она до этого лежала тут и дожидалась меня. А теперь радуется вместе со мной. Вода в пруду была прохладная и странная на вкус – золотая что ли… И, попробовав ее, хотелось не отрываться и пить еще и еще, чувствуя, как радость переполняет душу. Я смеялась от внезапно нахлынувших эмоций, хотя живот уже болел от этого смеха. И смеялась маска, скаля золотые зубы…

Когда я пришла в себя, солнце начало садиться. Криво ухмыляющаяся маска лежала рядом со мной. Надо ли говорить, что чудовищно болела голова?..
Кинув маску обратно в пруд, я потащилась к театру. Слуга снова встретил меня и, ничем не выказав недовольства, отвел в комнаты, которые уже вполне сносно проветрились.
Впоследствии я еще не раз с ужасом вспоминала этот день и свою неожиданную истерику. А потом узнала о шести зачарованных масках…
Я вернулась к этому пруду и наполнила золотой водой старую бутылку из-под давно выпитого вина. Выпитого задолго до моего появления здесь… Пригодится на тот случай, когда будет плохое настроение, а за окном зарядит бесконечный унылый дождь.