Corpse's bride
Кромешница, надеюсь, ты не забьешь меня тапками за то, что я изрядно извратила кое-что =))) Сколько уж раз зарекалась не писать детективы - они все равно сами собой получаются.
В общем, наслаждайтесь - детективно-мистическая эпопея с элементами медицины и фантасмагории, впоследствии третья часть "Хроник аццкой медсестры"
читать дальшеНаивно полагать, что знание дается в руки целиком – напротив, вся наша жизнь представляет собой айсберг. Мы видим лишь то, что можно увидеть или, точнее, то, что нам ПОЗВОЛЕНО увидеть. Внешняя оболочка, вопреки устоявшемуся мнению, крайне неинформативна. Никто никогда не задавался целенаправленным вопросом – а что я знаю об этом человеке? Нет, нас не интересуют его внешность, рост, вес, цвет глаз и добрые улыбки, которые он расточает окружающим. Кто может поручиться, что у вашего старого доброго соседа нет милого хобби типа таксидермии? А вдруг есть? Тогда вопрос о пропадающих в округе собаках внезапно приобретает неожиданную актуальность. Или вдруг окажется, что самый заштатный банковский клерк, всю жизнь перебиравший бумажки, голыми руками остановит грабителей? Может, он до этого 10 лет проторчал в Шао-Лине, а никто ни сном, ни духом? И самый частый аргумент в таком случае: "Откуда мы могли знать?" Конечно, откуда? Никто ж вам просто так об этом не расскажет, не распахнет душу, не откроет секреты биографии. Они знают, что можно рассказать, что следует скрывать, а чем можно покрасоваться при случае. Это безопасно – все равно не поверят. А вот если поверят – значит, у самих рыльце в пушку и копнуть под них следует поглубже. В лучшем случае, вы приобретете союзника, в худшем… Ну что ж, подумаешь: врагом больше, врагом меньше…
Впрочем, и без риска можно понять, кто есть кто. Если удел человека – блистать в подлунном мире, то и будет верхняя часть айсберга огромной, так что нельзя не заметить и поневоле глаз притягивается. Но внизу можно ничего не искать, да и незачем. Зато, если на первый взгляд, ничего особенного человек не представляет, то внизу часто таится такое, что представить сложно. Бывают, правда, такие, что ни снаружи, ни внутри посмотреть не на что, но не будем тратить время на них. А ежели верхняя часть айсберга не уступает подводной – то редкий человеческий экземпляр перед вами, держаться такого надо руками и ногами. Опасный враг из него выйти может, зато и друг – незаменимый.
Вот 4 вида правды-истины, но существует еще один, и бежать от него надо, как от огня. Учил меня Мастер, учил, да, видать, так ничему и не выучил… Посмотришь на такого человека – вроде бы, и ничего особого, нет выступающей сверкающей части айсберга, посмотреть не на что. Да и не хочется ни на что смотреть, если бы даже и было! Даже простые люди подсознательно стараются не кидать в их сторону лишнего взгляда и тихо, про себя, величают проклятыми. Ибо копнешь вглубь, залезешь к ним в душу – и не найдешь ничего, кроме тьмы, страшной, вязкой, КРОМЕШНОЙ тьмы. Мастер говорил, что довлеет над ними нечто, сильнее жизни и ужасней смерти. У каждого, правда, свое, но нет среди них участи завидней другой, и земным законам они уже неподвластны. Но на Земле-то как раз мало таких, слишком мало. Мастер рассказывал, что в других краях, откуда он родом, довольно часто можно встретить их – людей с кромешной, непроглядной душой, и истины их не видно, и путь их неясен, и судьба их пеленой накрыта. Видящие обходили кромешников стороной, простые люди интуитивно вздрагивали при их появлении. Говорил Мастер и то, что непроглядная сущность на Земле встречается только у самоубийц. Но лежащая передо мной девушка на таковую не смахивала, иначе воплотился бы в жизнь расхожий анекдот "Какое зверское самоубийство!"
В нашу районную больницу ее привезли пару дней назад в ужасном состоянии – судя по всему, беднягу долго и целенаправленно били лопатой. Подозрительный случай с подозрительной личностью… Мне удалось вызнать, что доярки Зеленых Выселок нашли на заре еще не тело, но уже и не организм у коровника, подняли крик, из фельдшерского пункта девушку, наскоро перебинтовав, привезли к нам, хотя никто особо не надеялся, что она доживет хотя бы до операционной.
Но она выжила, красуясь теперь в реанимации и не торопясь приходить в сознание. Ситуацию это несколько затрудняло – естественно, у девушки не было при себе никаких документов, да и не местная она была, как пить дать. Даже сквозь многочисленные повязки, бинты и гипс можно было разглядеть точеную фигуру, красивые черты лица и тонкие пальцы, явно не свойственные сельским обывателям. Рядом с ней лежала большая подвеска из черного металла с черным же камнем. И что-то нехорошее мерцало в этом камне, будто что-то нездешнее смотрит через грань. Медсестра, готовившая ее к операции, говорила, что огромного труда стоило ей снять этот медальон, будто кто раз за разом отводил ей то глаза, то руки, отманивал, отговаривал. И, смотря на него, возникало, острое неприятное чувство, что не место этому чуду ювелирного искусства на прикроватной тумбочке, как не место сердцу отдельно от тела. Жаль, что таинственную девушку привезли не в мою смену – был бы шанс узнать больше. А так – остается довольствоваться снятием показаний приборов, перевязками, измерением температуры, капельницами и, поспешно отведя глаза от черного камня, покидать палату.
Несмотря на приближающуюся осеннюю страду и неизменно сопровождавшие ее производственные травмы, этот сезон выдался спокойным. Конечно, может быть, уборочная суета и прибавит нам работы, но пока что травматология была практически пуста, не считая пары бедолаг, проехавших по аварийному мосту на тракторе, да одного незадачливого косаря, который заместо сочной травки накосил для буренки собственных ног. Сезон казался на диво спокойным, а тут такое…
Может быть, я бы и не обратила внимания на нее – мало ли, кого волею судьбы может занести в наши края, мало ли, в какую передрягу можно попасть. Но кромешная сущность – не то, мимо чего можно пройти. Я была удивлена, заинтригована и, чего греха таить, испугана. А еще неотвязно преследовало ощущение нездешности, нереальности происходящего. Помню, точно такой же букет эмоций я испытывала лет 12 назад, когда в нашу больницу попал Мастер. Совершенно неприспособленный к земной жизни, он угодил под машину, и я, тогда еще совсем молодая медсестра, слишком серьезно отнеслась к выхаживанию своего первого пациента. У Мастера был перелом бедра, и, хотя все зажило на удивление быстро, он решил перестраховаться и лежал в травматологии до последнего. Не знаю, чем я его так покорила – наверное, своей назойливостью, но довольно быстро он рассказал мне всю правду о себе. Ну, или почти всю… О том, что заставило его покинуть родные края, он не промолвился ни словом, и вряд ли я когда-нибудь найду ответ на этот вопрос. Мастер начал учить меня знаниям, принесенным из своего мира, учил видеть истину, в том числе неназываемую, различать скрытое, заглядывать в души, менять помыслы, избегать опасности. Маленькие хитрости, которые могли бы облегчить жизнь тут, при этом являясь основами бытия там. Не думаю, что Мастер стал бы открывать силы, недоступные мне, скорее, он просто показывал несложные фокусы, но как бы то ни было, видеть сущность людей я теперь могла без особых проблем: кто живет напоказ, кто темная овечка, у кого скелетов в шкафу больше, чем моли. А у кого вместо сущности глухая пустота. Не попадалось мне раньше таких людей, в чью душу было бы страшно смотреть. Однако ж теперь она лежала передо мной, в родной больнице, как когда-то Мастер, и история таинственным образом повторяла саму себя. Что даст мне это знакомство? Вполне возможно, что лучшим вариантом будет послушать совета Мастера и не связываться с такими людьми. Но я не могла так – какая-то внутренняя сила велела остаться, задержаться, не обходить вниманием сей уникальный экземпляр, тем более, что других я так и не встретила (самоубийцы не в счет). После того, как Мастер покинул меня, я чувствовала себя отвергнутой и миром, и людьми, бессовестно преданной и вынужденной жить совсем не в том месте, какое мне полагается. Но со временем научилась мириться с обретенными знаниями. Не сказать, чтобы мы стали добрыми друзьями – скорее, это можно было назвать мирным сосуществованием: я воплощала знания, а они не лезли ко мне в душу. А тут вдруг такое…
Благоразумие благоразумием, но, что греха таить, мне было очень любопытно. Наша загадочная пациентка оказалась красавицей, и медперсонал диву давался – у кого могла подняться рука на такую девушку: длинные черные волосы, экзальтированно разметавшиеся по больничной подушке, и почти сливавшаяся с ней по белизне кожа. И вряд ли дело было только в кровопотере. И как ее занесло к нам, а главное – чем она успела насолить местным? В том, что это дело рук (и лопат) кого-то из выселковских, сомневаться не приходилось: даже если бы кому-то и пришел в голову безумный план убить и выбросить в случайном селе, он бы не догадался использовать для этого сельхозинвентарь. А самое подозрительное, что районная милиция очень неохотно взялась за это дело. Лето для них обычно мертвый сезон, сплошная скука, но данное происшествие они, похоже, старались не замечать. Была бы я простой медсестрой, может, и плюнула б на все, поохала вместе с остальными и тем дело ограничилось бы, но Мастер научил меня видеть скрытое, копать под основание и не отступать ни перед чем. Способности, абсолютно бесполезные в российской глубинке, похоже, наконец-то пригодились, и я отчаянно надеялась, что не вляпаюсь во что-нибудь, не предназначенное для человеческого глаза.
Поскольку изменений в состоянии пациентки не наблюдалась, я могла не сидеть неотлучно при ней. В течение дня я еще несколько раз заглядывала в реанимацию, но все было по-прежнему, а потому, взяв на завтра отгул, я решила разведать все сама.
Наутро я первым делом наведалась в районный пост милиции, но дежурный, посмотрев на меня мутным взором, послал к чертям. Не составило большого труда понять, что доблестным стражам правопорядка просто отвели глаза, заставив забыть о недавнем инциденте и поставив дополнительную блокаду на разговоры о нем. Это становилось все подозрительнее… Зная, что поступаю довольно гнусно, я отвела менту глаза еще и от своей скромной персоны и, потянув за ниточки свежих дел, довольно быстро нашла бумаги, посвященные нападению на брюнеточку. В корзине для мусора. Вот тут стало совсем интересно – кому-то грозящая шумиха была очень невыгодна. И этот кто-то явно был не с этой стороны. На миг кольнуло радостное предчувствие, что Мастер вернулся: но я тут же вспомнила, что он прощался навсегда, да и казалось невозможным, что в случае чего он не обратился бы ко мне за помощью – несмотря на то, что Мастер прожил под моим крылом почти пять лет, он так и не научился ориентироваться в нашем мире. Привыкнув смотреть вглубь происходящего, он зачастую упускал внешний ход событий. Читая помыслы других людей, он ловко балансировал на грани, забывая, что у механизмов нет мыслей, и потому, когда Мастер покидал меня, не возникало сомнений, что он ушел за грань. И ушел без возврата. Следственно, разбираться мне предстояло с чем-то чужим. И разбираться в одиночку…
Стараясь не особо тешить себя супергеройскими мыслями, я направилась в сторону Зеленых Выселок, просматривая по пути мятые листы этого якобы дела и приходя к выводу, что если бы существовал в природе штамп "Замять", то он сейчас точно красовался бы сверху. Никаких личных данных, никакого расследования, никого не допрашивали, никого не закрепили – дело просто завели, заполнили общими фразами и, не передавая вышестоящим, торопливо запихнули в урну.
"Красота какая", - подумала я. И это относилось явно не к окружающему пейзажу, хотя пейзаж тоже был неплох, и по дороге к Выселкам мне удалось налюбоваться им вволю. Близился полдень, когда я пришла в село, заглянула первым делом в фельдшерскую, но там мне не сказали ничего нового, а следственно, придется пытать местных жителей. Жители, как водится, будут упираться, покрывать друг друга и своих не выдавать. Если бы этот злостный садист почувствовал угрызения совести, то давно пришел бы с повинной. У меня проскользнула мысль, что к покушению на красивую девушку мог приложить руку сельский староста или его сын, но потом я вспомнила, что выселковскому старосте пошел седьмой десяток и вообще у него дочь… И все это не вязалось с тем, что кто-то пытался отводить глаза причастным к делу людям.
Тогда я пошла на самый грязный ход: раз у сельчан ничего вызнать все равно не получится, я расспрошу их детей. Благо, родители на работе, следственно, не успеют обработать чад на предмет "то говори, этого не говори". Правда, передо мной встала проблема иного толка – как в разгар лета собрать в медпункте хоть кого-то из бегающей по округе мелочи. Сев на стул, чтобы дать отдохнуть уставшим ногам, я набросила на округу сеть максимального радиуса, на какой только была способна, и, вычленив всех детей, начала медленно менять их целевые установки. Откликнутся самые психически податливые, а они уже сообщат всем более устойчивым. В итоге каждый будет думать, что услышал о сборе от кого-то другого, а если у кого и возникнут подозрения, меня к этому моменту здесь уже не будет. Но их не должно возникнуть – уж я-то постараюсь…
Дети, от четырех до двенадцати, на место допроса подтянулись довольно быстро, многие – как были, растрепанные и грязные. Ну да ладно, не конкурс красоты… Естественно, я не собиралась их обследовать на полном серьезе – слишком много впечатлений неизбежно повлекли бы за собой рассказ старшим, некоторые и без того долго еще потом будут недоумевать, с чего это они посреди летнего дня оказались на каком-то обследовании. Конечно, я всегда могла прикрыться тем, что в соседнем районе вспыхнула эпидемия скарлатины. Или в соседней стране. Или что мне сон плохой приснился. Внимание медработников к их чадам родителями обычно поощряется, но самовольное вторжение в работу следственных органов многим показалось бы подозрительным. Поэтому, бегло осматривая детей на предмет хоть каких-нибудь болячек, я заговаривала им зубы, вешала лапшу на уши и задавала наводящие вопросы. Уловка сработала – дети сами начали излагать интересующие меня факты. Как уже было известно, девушку нашли три доярки, явившиеся на утреннюю дойку. Дети всех троих сейчас стояли передо мной и описывали, в каком состоянии их мамашки прибежали домой. Тут же был разыгран целый спектакль в лицах по событиям того дня, из которого я сделала вывод, что милиция действительно не хотела даже прикасаться к этому делу. Так капитально отвести глаза… Не знаю, смог бы это Мастер? Я – точно нет. Быстро и аккуратно переключив внимание детей с криминала на медицину, я дала им аскорбинки и отпустила восвояси, черкнув пару слов в карточках: у троих был отит, у одного сильная аллергия, еще у одного экзема. Но я предпочла оставить эти мелкие проблемы на совести фельдшера, попутно чуть было не сорвав на нем злость – парень шестой год работает в этом селе и даже не соизволил поинтересоваться, а что, собственно, случилось?
Молоденький фельдшер мялся, краснел и лепетал жалкие оправдания:
- Так ведь в спешке все было. Если бы я начал искать, у кого в сарае окровавленная лопата лежит, она бы не дотянула до вашей больницы.
- Кто, лопата? – хмыкнула я, сделав зарубку в памяти. Убийца вряд ли был клиническим идиотом и лопату наверняка помыл, но мало ли…
- Да не, девушка… - фельдшер только сейчас понял, что над ним издеваются. – Я ведь действовал по инструкции: первая помощь – и в район.
- Да, да… - утешила я бедолагу. – Молодец, ты все сделал правильно. Но сам должен понимать, что дело нечисто.
Фельдшер, бесхитростной души парень, сверху айсберга немного, а снизу и того меньше, тут же согласно закивал.
- Кстати, а как она?
- Хреново, если честно, до сих пор овощем лежит.
- Печально. Ну да ладно… - глаза фельдшера затуманились, и я с ужасом осознала, что вот так он и работает – отвод глаз. И более того, работает прямо сейчас! Прямо сейчас где-то рядом находится человек, способный воздействовать на реальность, и он либо чувствует нас, либо видит. Быстро похлопав коллегу по щекам, пока еще не слишком поздно, я привела его в чувство. Похоже, он даже ничего не заметил.
- Черт побери! – накинулась я на него. – Ты хоть знаешь, кто это? Она раньше появлялась в селе?
- Н-нет, - снова испуганно залопотал фельдшер. – Я ее вообще впервые увидел. Это, не сочтите за грубость…кхм… слишком шикарная женщина для здешних мест.
- Да уж… - я откинулась на спинку стула. Похоже, придется идти по обратному следу, а этому искусству я обучена не сказать, чтобы плохо, скорее – никак, и практики было маловато. Проблема усугублялась тем, что такими делами надо заниматься на трезвую голову, а моя сейчас гудела, как пчелиный улей. Скрепя сердце и плевав на печень, я утешилась анальгином.
- А знаете, что? – доверительным тоном сообщил вдруг фельдшер. – Мне кажется, ее откуда-то привезли, быть может, даже из города, и бросили тут. Вроде как, следы замели, - и он подмигнул мне, довольный тем, что подкинул мою же собственную версию.
Я уже подумывала устроить ему новый разнос за непроходимую тупость: даже если все было так, не заметить городскую машину или людей, волочащих тело, сельчане не могли. К тому же девушка 30 раз успела бы, прошу прощения, склеить ласты по дороге, а значит, били ее уже на месте. К тому же, непонятно почему, мне не давал покоя таинственный медальон… Но тут дверь отворилась, и в кабинет вошел мальчишка – один из тех, что мы только что отправили по домам. Довольно беспардонно прошествовав к нам, он уселся на кушетку (стулья были заняты) и заявил:
- Ну и дураки вы, взрослые!
Мы с фельдшером тут же вскочили на ноги: он от возмущения, а поняла, что этот мелкий шкет все это время нас подслушивал. Но, проверив его, я не обнаружила ничего подозрительного. Ну ладно, скрытая часть сущности преобладает, но мало ли, какие у 12летних детей могут быть секреты и нераскрытые таланты. Главное, что это не он только что чуть не вынес мозг моему коллеге.
- Дураки вы, - повторил мальчишка.
- Это Володарских сын, - фельдшер опустился обратно на стул. – Сущее проклятие, а не ребенок. Погнать бы его в шею…
- Я вам погоню! – мальчишка погрозил нам костлявым кулаком. – А между прочим, я кое-что видел, - на этот раз он показал язык, видимо, забыв, что делал это 15 минут назад.
- Ну и что ты видел? – фельдшер хотел поскорее выпроводить это чудо, но чудо вынуло туз из рукава.
- Я видел, как ее убивали!
Мы молча переглянулись. Потомок Володарских победоносно взирал на нас, гордо болтая в воздухе ногами.
- Хорошо, хорошо… - я медленно подступала к нему. – Рассказывай.
- Аскорбинок дадите?
Мысленно радуясь, что у этого малолетнего шантажиста оказались столь скромные запросы, я высыпала ему в горсть половину оставшихся витаминок.
- А чо так мало? – заныл тот.
- Остальное получишь после, - я тоже неплохо владела искусством вытягивания информации. Причем, иногда удавалось и безо всякой магии.
Пацаненок хмыкнул:
- Ну ладно. Только я с начала начну, а то вы не поймете!
Лично я была согласна слушать с какого угодно места и не дышать при этом.
Хрупая аскорбинками, мальчишка начал рассказывать, строя самые загадочные гримасы:
- Вечером, накануне всего этого, мы с батяней поцапались, и он выпер меня ночевать на улицу.
" Суровый мужик", - охренела я.
- Я залез на сеновал, но черта с два уснешь – я был так зол! – и мальчишка стиснул кулаки, показывая, как он был зол, однако простого взгляда на его истину было достаточно, чтобы понять – на самом деле он был смертельно напуган. – И, дождавшись темноты, я решил погулять по селу, - это значило, что он пошел к батяне с повинной. – И, проходя мимо дома дядьки Семена, услышал голоса: дядьсеменовский и незнакомый, женский.
Фельдшер чуть слышно присвистнул. Я повернулась в его сторону:
- Я чего-то не знаю?
- Ну, как сказать… Вы, наверное, помните… Жена и дети Семена – Уповин, кстати, его фамилия – погибли четыре года назад. Взрыв бытового газа. А его самого тогда как раз дома не было – в кабаке сидел. Вот же роковое стечение обстоятельств…
- Да уж, - согласилась я. – А сейчас-то в чем проблема? Логично, что через столько лет он начнет новую семейную жизнь.
- Да какое там… - Фельдшер безнадежно махнул рукой. – Уповин после того умом тронулся, носа на улицу не кажет…кхм… маниакально-депрессивный психоз на почве хронического алкоголизма.
- Да дядька Семен вообще псих! – вдруг подал голос наш допрашиваемый. Похоже, его нимало не задело, что о нем все забыли.
- Кстати, а как тебя хоть зовут-то? – спохватилась я – искать медкарту ради такой мелочи было уже некогда.
- Петькой! – довольно улыбнулся тот.
- Хорошо, Петька, рассказывай, почему Семен псих и что той ночью ты видел.
- Да потому он псих, что в горелом доме живет!
"Естественно, а где же ему жить? Новый строить?" – подумала я, но, проверив течение мыслей мальчишки, поняла, что дело вовсе не в суевериях…
- Снаружи он дом починил, а внутри он как был горелый – так и остался.
Фельдшер вполголоса заметил:
- Семен никогда не зовет гостей, неудивительно, что никто не в курсе. А сам-то ты как узнал?
В душе мальчишки всколыхнулся страх, и я поняла, что лучше не поднимать эту тему:
- Да мало ли как дети все узнают. В окошко, может, заглянул и все. Только не понимаю, как можно жить в горелом доме – я бы давно свихнулась…
- А он и свихнулся! – мальчишка начинал явственно нервничать. – Так что? Вы слушаете дальше или как?
Мы молча закивали.
- Когда я услышал голоса, то решил посмотреть, у кого смелости хватило к дядьке Семену сунуться. Близко подходить не стал, а на дерево забрался и слушал. Сначала они с этой женщиной говорили, потом все тихо стало…
Я непроизвольно улыбнулась.
- Извращенка вы, - проворчал фельдшер. – Семен Уповин – опустившийся элемент, и по доброй воле ни одна девушка к нему не пойдет.
Петька деликатно пропустил наши сплетни мимо ушей, нервно грызя аскорбинки.
- Ну что? Продолжать? Так вот, прошло сколько-то времени, не знаю точно – я нечаянно задремал – и такой крик поднялся! – мальчишка сделал страшные глаза. – Дядька Семен вопил. Как резаный! А потом выволок из дома ее за волосы и к коровнику потащил. Я спустился с дерева и следом за ними потихоньку пошел, но увидел только, как он бил ее лопатой – уж не знаю, где взял. Я и убежал обратно на сеновал…
"И дрожал там до утра", - подумала я, но, видя, что храбрившийся поначалу парнишка пребывает теперь в состоянии полнейшего ужаса, решила не мучить его больше, подошла, погладила для вида по голове, ставя блокаду на плохие воспоминания, и, отсыпав еще аскорбинок, отпустила восвояси.
Фельдшер медленно проводил его взглядом:
- И что же это получается? Семен эту девушку оприходовал? Да откуда он ее хоть взял-то? Жил бобылем, никуда не ходил…
- Тсс… - я подошла к нему, по-быстрому меняя сеть решений и редуцируя интерес. – Я сама схожу, узнаю, а ты сиди тут – у тебя больные оказались среди проверенных, ими надо заняться… А я тебе потом сообщу, расскажу, расспрошу… - я плела отговорки, тягучие речи лились потоком на бедного фельдшера, пока он наконец не сел и не начал перебирать случайные бумажки с отсутствующим видом.
- Вот и славно, - я закрепила результат. – Замечай все, но молчи, ибо все это неважно…
Было два часа пополудни, времени должно было хватиться на все, и я, борясь с дурными предчувствиями, направилась в гости к Семену. Не сказать, чтобы меня приводила в восторг перспектива знакомства с полоумным убийцей, но, по крайней мере, я тешила себя надеждой, что смогу отвести ему глаза при опасности. В любом случае, я не могла остановиться на полпути, это все было необходимо: раз доблестная милиция, не выдержав напора, отказалась выполнять свои обязанности, придется взять их на себя, пусть в мединституте этому и не учили. Вот и посмотрим заодно, какой детектив из меня выйдет…
Около злополучного коровника все было утоптано до каменного состояния, но вместе с тем – ни малейшего намека на то, что территория была оцеплена или как-то осматривалась. Да что же это происходит-то? Кто мог сотворить такое "сильное колдунство"? Естественно, после того, как Мастер ввел меня в курс дела, я проверила всех, до кого могла дотянуться, но знаниями не обладал никто. Я внимательно и ненавязчиво обследовала попадающихся на моем пути людей: от начальников до уборщиков, понимая, что шанс встретить хоть кого-то необычного был нулевой. В итоге даже составила свою схему распределения четырех истинных сущностей в нашем районе. Но какой в этом был прок, если читать эти сущности не умел никто. Кроме меня. А меня научил Мастер. А Мастер пришел извне. Вывод напрашивался сам собой – у нас появились гости… И, как говорится, горе мне, если они сильнее и настроены враждебно. Относительно себя я иллюзий не строила – эти способности были чужды для меня и моего мира. Я могла лишь пройти по верхам, но многим хватило бы и этого, чтобы возомнить себя суперменами. Потому что, если поймешь основной принцип того или иного действия, в дальнейшем оно уж дается легко. Но, чтобы понять, надо тренироваться, надо наводить свои чары и развеивать чужие, а российская глубинка не располагала к мистическим поединкам. До сих пор, по крайней мере…
Вздохнув, я сосредоточилась и принялась распутывать эмоциональный клубок на месте избиения девушки. Эмоции животных сразу пошли в минус – вычленить их несложно, тем более, что ничего особенного они не представляют. Вопреки досужему мнению, животные вовсе не так энергетически чувствительны. Полустершиеся следы мыслей каждое утро приходивших сюда работниц… Отсечь все древнее трех дней. Я понимала, что это мартышкин труд, на любом месте преступления всегда остаются три самых ярких следа: убийцы, жертвы и первых свидетелей. Но я не видела… Не видела жертвы! Я не ощущала ужаса, паники, боли, неизменно наполнявших такие места. Чувствуя, как у меня дрожат руки, я быстро вычленила следы присутствия милиции, уже зачарованной кстати, доярок, обнаруживших тело, и прочих любопытных. Эмоциональный след Семена, тяжелый, гневный. Мысли безумца во время убийства могли бы вогнать в ужас кого угодно, я боялась даже представить, что тут произошло, неудивительно, что мальчишке чуть не поплохело. Не представляю, как он вообще столько дней с этим жил. По крайней мере, от пожизненной психологической травмы я его спасла и тем хоть как-то исполнила свой врачебный долг. Я закончила распутывать клубок, и то, что я поначалу считала собственной ошибкой, обрушилось на меня градом суровой реальности. Я чувствовала в этом месте присутствие загадочной девушки, но я не чувствовала следа жертвы. Девушка была в сознании, но при том не рыдала, не кричала, не сопротивлялась. Создавалось впечатление, что она просто позволила себя забить. Житейскому опыту я доверяла чуть больше, нежели потусторонним предчувствиям, и понимала, что такого не может быть. Возможно ли такое, что убийство происходило где-то в другом месте, а бесчувственное тело подтащили сюда позднее? Я отмахнулась от этой гипотезы: след убийцы был налицо, а девушка в сознании, к тому же у нас есть свидетель. Это точно происходило тут, а я окончательно запуталась.
Похоже, единственным разумным решением будет взять обратный след… Прямо сейчас, несмотря на то, что я уже измотана. Неизвестно, когда я смогу сюда вернуться – за этот срок девушка может умереть. Взяв себя в руки, я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Я примерно помнила, как это делается, но тренировалась лишь под надзором Мастера. Сейчас же в случае ошибки мне никто не поможет, не подтолкнет к потерянному следу… Но нет, нельзя распускать сопли – не девочка уже! Надо просто действовать! Я снова отыскала энергетический след девушки и слегка потянула, пробуя на прочность. След тонкой паутинкой потянулся куда-то влево. Не порвался. Это хорошо… Я потянула сильнее, запомнила направление и начала вплетать его в свой будущий след. Если я скажу, что это мука, то не скажу ничего… Достаточно опытный человек мог бы просто идти, придерживаясь следа, но у меня после единственного урока остались воспоминания лишь о том, что след я теряла. Потому Мастер прекратил эти занятия, сочтя меня безнадежной. И пришлось продеть чужой след в свой собственный, как нить в иголку. Хотя по ощущениям это больше смахивало на шитье по живому мясу. Без анестезии. Хуже всего то, что не совпадали векторы движения – след был обратный, я шла как бы против течения, что доставляло дополнительный спектр непередаваемых ощущений.
Стиснув зубы, я сделала шаг в нужном направлении и открыла глаза… И обнаружила, что топаю прямиком к уповинскому пожарищу. Ну как можно было быть такой дурой?! Естественно, что он приволок ее сюда из дома, а мне теперь придется мучиться в два раза дольше. Надо было уже на месте, на крыльце, ее след искать… Но делать нечего, скрепя сердце я пошла к уповинскому дому. На мое счастье, он располагался недалеко от коровника, их отделял только небольшой пустырь, густо поросший бурьяном, и мне стоило некоторых усилий, чтобы понять, что раньше тут был огород, одичавший после гибели семеновской семьи. Я была бы рада обойти его стороной, по дороге, как все приличные люди, но след упрямо тянул меня в самые заросли. К дому я подошла в таком виде, что в родной больнице меня не приняли бы даже в труповозку. Теперь предстояло выяснить, откуда девушка пришла к Уповину, самого его оставим на закуску. Сев на первое попавшееся бревно, я вцепилась в него руками, со всей силы дернула след, и… его начало оказалось в моих руках. Не обрывок, а именно начало. И не конец, поскольку шла я в обратном направлении. След девушки выскользнул из моего и уполз куда-то по своим делам, мне было уже не до него. Я не знала, борьба с каким шоком для меня сейчас приоритетнее: с болевым или психологическим. Ну да ладно, хрен с ним, с болевым – я снова ограбила казенный запас анальгина, проглотив его всухую. Но как было понимать то, что след жертвы начинался прямо в доме убийцы? Если бы я знала, что занимаюсь серьезной магией, а не энергетическими фокусами, то сказала бы, что девушка сюда телепортировалась. Но, насколько мне было известно из обрывочной теории Мастера, такое невозможно.
Я опять наткнулась на то, что невозможно, чего не существует и противоречит даже тому, что само противоречит чему угодно! Чтобы не впасть в истерику, пришлось отхлестать себя по щекам, а то такое легкомысленное поведение в моем возрасте малость несолидно. Так, ладно, вдох-выдох! Успокоилась, обо всем ненужном сейчас, подумаешь после, а пока надо заняться гражданином Уповиным. Я по-быстрому навела запросы. Хозяин был внутри, где-то в глубине, в ужасном состоянии. Впрочем, то же самое можно было сказать и о доме: довольно экстремально подкрашенный снаружи, внутри он отдавался болью выгоревших комнат. Действительно, только безумец мог жить там, чтобы вечно лелеять свое горе. Только безумец или медленно становящийся им. Мастер как-то вскользь упоминал, что вещи и жилища безумцев и сами могут быть не в себе, точнее, представлять энергетическую аномалию, но тем разговор и ограничился. Тогда казалось, что мне открывают новые горизонты. Сталкиваясь же с реальными проблемами, я понимала, какую бездну полезной информации от меня утаили, в том числе по недомыслию. И это было вдвойне печально.
Решив, что уже кое-как оклемалась, я поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела навстречу неизвестному, понимая – если что случится, я окажусь беспомощной… Стучать, вероятно, было бессмысленно, а потому без всяких предупреждений я вошла внутрь. Дверь отворилась без скрипа, зато неохотно, обугленное, черное дерево с трудом входило в косяк. Стоило ступить за порог, как на меня тут же обрушился каскад запахов, по большей части – тошнотворных, но лидирующей нотой был один – так и не выветрившийся запах гари. И вряд ли от него можно будет избавиться – дом, заодно с хозяином, притягивал дурные воспоминания, не позволяя прошлому уйти в небытие. Вытащив из аптечки марлевую повязку, я спешно надела ее – это помогло дышать хоть немного свободней. Но все равно приходилось ставить блокаду на недомогание – я чувствовала, что иначе свалюсь прямо тут, на радость хозяину. Стало чуть легче, теперь жить можно. И можно заняться тем, ради чего я, собственно, сюда и пришла. Я просканировала возможные вероятности: по трем мне ничего не грозило, по одной должно было зашибить прогнившей потолочной балкой и еще по одной – проткнуть грязной вилкой разъяренный хозяин, если я срочно что-то не придумаю. Собрав волю в кулак и стуча зубами от ужаса, я направилась в ту сторону, где должен был быть Семен. Я почувствовала его еще с порога комнаты – комок нервов. Естественно, он тоже знал обо мне – в потемках я запиналась обо все, обо что только можно было запнуться. Он ждал меня и наверняка сжимал в руках свою вилку. Я буквально видела волны черного страха, поднимающиеся из его живота и расцветающие где-то на уровне головы мохнатыми одуванами. Это было жутко: почти одичавший в своем безумии человек, какой тут к черту айсберг – у него душа была выжжена дотла, как и дом! Лишь в глубине бурлила боль и обида. Заговаривать безумцев – палка о двух концах, но я все же попыталась подавить в нем агрессию, пробудить доброжелательное любопытство. Вроде, получилось, но в любом случае, проверять это было некогда, следовало работать дальше.
- Товарищ Уповин? – тон максимально вежливый, настойчивый, но без напора.
Сидящее в темноте существо расслабилось, отложило вилку и внимательно прислушалось. Наживка заглочена, теперь главное – очень осторожно вытянуть сознание из пропасти безумия. Хотя бы на несколько минут. Нельзя наводить никакие серьезные чары на человека, не осознающего себя как личность. В данный же момент Уповин был, скорее, загнанным зверем, а это делало его еще более неуправляемым. Но вот появились намеки на понимание, я ухватилась и начала вдохновенно пороть чушь о том, что являюсь заслуженным медработником и по поручению министерства здравоохранения в экстренном порядке провожу осмотр всех жителей подведомственной территории в связи с грозящей эпидемией стремительно распространяющейся коварной бациллы. Коварной бациллой стала бубонная чума. Врать – так по-крупному.
Семен слушал меня, развесив уши, на которые я старательно развешивала лапшу, попутно ломая сопротивление и взывая к остаткам здравого смысла. Похоже, труды мои окупились – Семен Уповин вспомнил в себе живого человека и, хотя особого желания жить так и не изъявил, содействовать борьбе с заразой все же согласился. Он принялся увлеченно расписывать, кто из соседей чихнул в неурочный час, и, хоть сведения эти устарели несколько лет назад, я выгадала достаточно времени, чтобы повернуть мозги Семена в нужную мне сторону: вызвать его на откровенность и при том не позволить снова уйти в проклятущую депру, уже сменившуюся один раз помешательством. Вообще-то, по-хорошему, его следовало сдать в специальное заведение, но на это сейчас можно было закрыть глаза. Уповин, под чарами равнодушия, начал рассказывать историю своей жизни. Я не стала его перебивать и терпеливо выслушала об относительно давней трагедии, о том, как Семен света белого невзвидел, удавиться пытался, да все никак не получалось. Жил поначалу, где придется, но соседи вскоре возмутились наличию по соседству пожарища, от которого по утрам аппетит пропадает, и Семен, купив на последние деньги краски, обновил дом до однородного состояния и заперся внутри. Жалобы прекратились: то ли соседей теперь все устраивало, то ли они предпочли не связываться с человеком, выкрасившим весь дом, включая окна, в светло-канареечный цвет. Восстанавливать дом изнутри уже не было ни сил, ни средств, ни желания, и Семен живьем похоронил себя в черных стенах, пахнущих золой и смертью.
Что интересно, попыток самоубийства он больше не предпринимал – в его искаженном сознании призраки родных до сих пор витали где-то в доме. Интересно, не это ли стало косвенной причиной отказа восстанавливать уничтоженное жилище? Насколько я могла судить по его телосложению и обрывкам воспоминаний, раньше Семен был мастером на все руки и без особых проблем смог бы починить все сгоревшее, сколотить новую мебель, устроиться как человек и скорбеть в свое удовольствие во вполне комфортных условиях. Однако таинственные призраки не давали трогать дом, Семен кое-как пристроился в углу на куче тряпья и отгородился от мира, все глубже и глубже погружаясь в свой персональный ад. Никаких призраков, естественно, я не нашла, но, если верить Мастеру, их и не бывает – ни одна душа в здравом уме не будет торчать на месте гибели, хотя бы по чисто этическим соображениям. Впрочем, разговор этот велся под хмельком, и вполне возможно, Мастер просто пошутил. В любом случае, я бы не взяла на себя смелость подтверждать или опровергать факт существования призраков. Зато есть сила, способная посоперничать с ними в деле убиения психики – нереализованные идеи. Но не об этом сейчас речь…
У меня возникла другая проблема: поведав о своей неудачной войне с привидениями, Семен застопорился и наотрез отказывался продолжать разговор. Я недоумевала, в чем дело: на искренность я его вывела, сопротивление подавила, на вопросы он отвечал исправно, но, когда речь зашла о девушке, он лишь тупо хлопал глазами, не понимая. Смутные подозрения зародились в моей душе, и, когда я спросила его, что последнее он помнит, какое сегодня число, какой хотя бы месяц, Семен сказал, что сейчас зима! Реши я отомстить ему за нервотрепку, вывела бы на улицу да показала августовскую хмарь, только, боюсь, после этого он стал бы абсолютно невменяемым. Посему выходило, что последние полгода (либо полтора) начисто выпали из его памяти, и как назло в этот период входил и позавчерашний день, причем, явно не случайно.
Допытываться о причинах этой амнезии у меня уже не было времени – Уповин выходил из-под контроля и начинал нервно бегать глазками по закопченным стенам. Ладно, черт с ним, ломать – не строить, все равно в желтый дом ему дорога, и – да простит меня Гиппократ – я впервые в жизни взломала человеческую память от и до, расколола все психологические и магические блокады. Мастер научил меня этому на крайний случай, предупредив, что после такого человек уже не жилец. Следственно, практики у меня не было, и то, что я делала сейчас, могло как привести к желаемым результатам, так и убить Семена на месте. Тот замер, и сердце у меня замерло, пока он снова не зашевелился. Облегченно вздохнув, я заставила его рассказывать обо всем, произошедшем за забытый период, и меня поразили произошедшие в нем перемены: абсолютно безучастный взгляд, бесцветный монотонный голос. Наверное, будь у меня больше опыта, я бы смогла распознать, что было тому виной: замещающая амнезия или чье-то внешнее вмешательство, но сейчас пришлось просто смириться и надеяться, что мозг Семена выдержит, сколько мне надо.
- Они ушли, - говорил он, смотря куда-то за мою спину, - ушли из дома. И пришли в мои сны. Они были живы! – на миг в глазах мелькнула паника. – Но они мертвы. Они являлись каждую ночь… Каждую ночь… Обожженные… Винят меня – да, я мог бы их спаси, но не смог, не захотел. Винят, велят занять их место…
Я чувствовала его сознание, потянувшееся ко мне, жаждущее помощи и спасения, пыталась хоть как-то залечить израненную душу, накладывая все известные мне седативные чары, но все это было бесполезно: осмысленная речь сменялась невнятным бормотанием, и приходилось постоянно привлекать к себе внимание, чтобы Семен окончательно не утратил проблеснувшую было искру разума.
- Я не мог умереть, и мне пришлось с этим жить… Прошло две весны…
"Значит, все-таки полтора года", - ужаснулась я. Полтора года непрерывных ночных кошмаров!
- Я думал, что этим и закончится моя жизнь – они уведут меня за собой. И решил не оттягивать неизбежное – сам пошел за ними… Это было в жаркие дни лета.
Лето в этом году запозднилось, следовательно, "жаркие дни" могли прийтись на период с конца июля. То есть, меньше месяца назад!
Дальнейшие события, описанные Семеном, напоминали терминальный бред: он увязался за своей семьей во мрак и после бесконечно долгого путешествия очутился в огромном зале с множеством дверей. Было светло, хотя никаких светильников не наблюдалось, и двери хлопали, впуская и выпуская разных людей, животных, существ, бесформенные сгустки и тех, кого нельзя увидеть. Семен довольно равнодушно описывал то, от чего у меня нервно задергалось веко.
- Я почему-то сразу понял, что это не тот свет. Те, кто там ходили, не были ни живыми, ни мертвыми, - он развел руками, - они были никакими. Или и теми, и другими одновременно. Они были реальны, и вместе с тем я чувствовал, что их никогда не существовало.
Я видела, что Семен не врал, но не имела ни малейшего представления, о чем он говорит. Если честно, волосы на голове порывались встать дыбом. Какое счастье, что я увязала их в тугой хвост…
- Мне там не понравилось, - продолжал Семен, - там было противно. Там все были безумны, - он немного помолчал, - даже более безумны, чем я. Я долго там ходил, не зная, как выбраться, та дверь, через которую я вошел, затерялась. А потом… Потом появился тот странный тип… Высокий, тощий, рожа дурацкая, одет, как клоун, и было очень жутко с ним рядом находиться, - Семен передернул плечами. – На голове у него была такая шляпа, высокая… Как раньше носили…
- Цилиндр? – подсказала я.
- Ага, только очень странный, не как в фильмах показывают. Он подходит, значит, и любезным таким голосом спрашивает, чем может помочь. А я чувствую, что не собирался он помогать, а только посмеяться хотел. Крепко он мне не понравился, и уж как мне хотелось чуть ли не в ноги кому пасть, чтобы домой вывели, но этому типу я не стал ничего рассказывать, понял, что отведет он меня туда, откуда уже не вернусь. Я вообще не знал, что можно ему говорить, а что нельзя, потому просто спросил, что он может мне предложить, а я уж сам выберу их списка. Тип захохотал, как ненормальный, и повел меня в самый центр этого зала, там стоял круглый камень, весь бумажками оклеенный, и понял я, что это, как у нас доска объявлений.
"Выбирай", - говорит и пропал. Я даже не понял, когда он смылся. Начал я читать, а языки незнакомые, причем, заметно, что на разных языках объявления написаны, но все незнакомые. А люди и твари подходят к ним, читают и вроде как подпись свою ставят на этих объявлениях. Там не было отрывных листов, как у нас. А я смотрю и думаю – как же по одной подписи искать будут? Или все друг с другом знакомы? Иду я вокруг этого камня и вижу русские буквы! Обрадовался, подбегаю к объявлению, думаю, может, смогу соотечественника найти. А там нет адреса, только текст на нескольких языках и на русском тоже: "Ведьма-беда. Сочиняю, продаю и покупаю ночные кошмары". А ведь кошмары-то меня как раз и мучили. Я стою, думаю – надо имя свое поставить, а нечем. Ну да ладно, кто-то добрый протянул мне карандаш, написал я в свободном углу имя свое, фамилию, адрес, даже "планета Земля" написал. На всякий случай… Вернул карандаш и прочь пошел, не зная, что же дальше делать. Иду, плачу от горя, а тут девочка ко мне маленькая подходит и спрашивает, почему я, такой большой и страшный, плачу. Я и говорю ей, что потерялся, не знаю, как домой попасть. Она засмеялась и говорил: "Ты дверь свою закрыл?" А я вспомнил, что нет – не закрыл дверь за собой. Остальные-то закрывали, а я забыл. Вижу – есть дверь незакрытая и, вроде как, в том месте, где я выходил. Поблагодарил девочку, вошел в дверь и дома проснулся. Вот так вот…
- А… Это точно не был сон? – я уже давно, забыв о своем внешнем виде, сидела на каком-то грязном ящике, думая уже не столько о том, чтобы Семен держался, а как бы самой прямо тут не отрубиться.
- Конечно, не сон! Точнее, сон, но всамделишный сон. Через какое-то время снится мне девушка… Говорит, что получила мою просьбу и пришла помочь. Я тогда еще не сразу все понял… Рассказал ей о своей семье, о снах, о том, что хочу, чтобы их души наконец упокоились, дали бы мне тихонько дожить свой век – я ведь чувствовал, что мне недолго осталось, - Семен уронил голову на руки. – Я уже ничего не хотел, только покоя, одного лишь покоя… Она сказала, что поможет, велела ждать, а сама спряталась. И, когда Надька и детишки снова пришли, я почувствовал, что рад их видеть… Рад, потому что это последний раз… А тут эта ведьма выскакивает! Она сделала что-то с той штукой, которая у нее на шее висела, и они… Они снова начали гореть! – Семен вскочил и забегал по комнате, я почти невидящими глазами следила за его мечущимся силуэтом. – Я пытался их спасти, но они стали прозрачные. Но я же видел, как они страдают, кричал, чтобы она это прекратила! Она же только посмеивалась и говорила, что сделка заключена и условия выполнены. Выполнены, ты понимаешь! – Семен подскочил и затряс меня за плечи. – Она забрала мою семью! Я схватил ее за эту штуку на шее и проснулся. Гляжу, а она рядом! Это не во сне было, это вообще не имело отношения к снам! Тогда я понял, что, если убью ведьму, то они снова вернулся ко мне, снова вернутся… Но они не вернулись… - он осел на пол, протяжно воя, и больше не произнося ни одного членораздельного слова.
Я вскочила, чувствуя, что это конец: Семен рассказал все, но спасти его уже не удастся, сознание распадалось на части. Торопливо вынырнув из него, я поспешила прочь из этого дома, не находя в себе сил оставаться тут больше. Меня трясло так, что стоило немалых трудов отыскать дверную ручку. И, захлопнув дверь, я услышала, как за моей спиной с треском рухнула потолочная балка…
Я не помню, что было после этого, лишь смутные ощущения, будто я каталась в истерике по земле, меня тошнило, хотелось живьем зарыться в землю… Наверное, меня кто-то подбросил до города, хотя не понимаю, какой безумец бы на это решился… Когда рассудок более-менее вернулся ко мне, я поставила блокаду на переживания до лучших времен – сейчас мне нужно было заняться в первую очередь собой. Приняла ванну и, под завязку накачавшись димедролом и феназепамом, рухнула в кровать.
Это был самый кошмарный день в моей жизни, и, если бы мне сейчас кто-нибудь сказал, что такие дни еще будут – и неоднократно – наверное, я бы удавилась.
Естественно, на следующий день я проспала – будильник-то не завела. Близился полдень, а я все лежала, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, ни мыслью. Кто-то звонил – наверное, старшая медсестра жаждала моей крови. Очень нескоро мне удалось воскресить в памяти все события вчерашнего дня, равнодушно их обдумать – блокада на переживания пока держалась. По всему выходило, что дело – дрянь…
Кое-как мобилизовав свой организм, я к трем часом приползла на работу. Если у кого-то и были намерения дать мне нагоняй, они исчезли после первого же взгляда. Сама старшая участливо осведомилась, не хочу ли я еще один отгул или, лучше, больничный. Я на это сказала лишь, что долг обязывает, не уточнив, правда, к чему, и пошла в реанимацию. Девушка все еще лежала без движения. Замещающая меня коллега, боязливо косясь в сторону тумбочки, поспешила слинять. Мне же лучше… Я уже знала, что от меня требуется. Борясь с сопротивлением, я взяла медальон и надела его девушке на шею.
В общем, наслаждайтесь - детективно-мистическая эпопея с элементами медицины и фантасмагории, впоследствии третья часть "Хроник аццкой медсестры"
Dreamlords – Повелители снов
Черный вдовец
Черный вдовец
читать дальшеНаивно полагать, что знание дается в руки целиком – напротив, вся наша жизнь представляет собой айсберг. Мы видим лишь то, что можно увидеть или, точнее, то, что нам ПОЗВОЛЕНО увидеть. Внешняя оболочка, вопреки устоявшемуся мнению, крайне неинформативна. Никто никогда не задавался целенаправленным вопросом – а что я знаю об этом человеке? Нет, нас не интересуют его внешность, рост, вес, цвет глаз и добрые улыбки, которые он расточает окружающим. Кто может поручиться, что у вашего старого доброго соседа нет милого хобби типа таксидермии? А вдруг есть? Тогда вопрос о пропадающих в округе собаках внезапно приобретает неожиданную актуальность. Или вдруг окажется, что самый заштатный банковский клерк, всю жизнь перебиравший бумажки, голыми руками остановит грабителей? Может, он до этого 10 лет проторчал в Шао-Лине, а никто ни сном, ни духом? И самый частый аргумент в таком случае: "Откуда мы могли знать?" Конечно, откуда? Никто ж вам просто так об этом не расскажет, не распахнет душу, не откроет секреты биографии. Они знают, что можно рассказать, что следует скрывать, а чем можно покрасоваться при случае. Это безопасно – все равно не поверят. А вот если поверят – значит, у самих рыльце в пушку и копнуть под них следует поглубже. В лучшем случае, вы приобретете союзника, в худшем… Ну что ж, подумаешь: врагом больше, врагом меньше…
Впрочем, и без риска можно понять, кто есть кто. Если удел человека – блистать в подлунном мире, то и будет верхняя часть айсберга огромной, так что нельзя не заметить и поневоле глаз притягивается. Но внизу можно ничего не искать, да и незачем. Зато, если на первый взгляд, ничего особенного человек не представляет, то внизу часто таится такое, что представить сложно. Бывают, правда, такие, что ни снаружи, ни внутри посмотреть не на что, но не будем тратить время на них. А ежели верхняя часть айсберга не уступает подводной – то редкий человеческий экземпляр перед вами, держаться такого надо руками и ногами. Опасный враг из него выйти может, зато и друг – незаменимый.
Вот 4 вида правды-истины, но существует еще один, и бежать от него надо, как от огня. Учил меня Мастер, учил, да, видать, так ничему и не выучил… Посмотришь на такого человека – вроде бы, и ничего особого, нет выступающей сверкающей части айсберга, посмотреть не на что. Да и не хочется ни на что смотреть, если бы даже и было! Даже простые люди подсознательно стараются не кидать в их сторону лишнего взгляда и тихо, про себя, величают проклятыми. Ибо копнешь вглубь, залезешь к ним в душу – и не найдешь ничего, кроме тьмы, страшной, вязкой, КРОМЕШНОЙ тьмы. Мастер говорил, что довлеет над ними нечто, сильнее жизни и ужасней смерти. У каждого, правда, свое, но нет среди них участи завидней другой, и земным законам они уже неподвластны. Но на Земле-то как раз мало таких, слишком мало. Мастер рассказывал, что в других краях, откуда он родом, довольно часто можно встретить их – людей с кромешной, непроглядной душой, и истины их не видно, и путь их неясен, и судьба их пеленой накрыта. Видящие обходили кромешников стороной, простые люди интуитивно вздрагивали при их появлении. Говорил Мастер и то, что непроглядная сущность на Земле встречается только у самоубийц. Но лежащая передо мной девушка на таковую не смахивала, иначе воплотился бы в жизнь расхожий анекдот "Какое зверское самоубийство!"
В нашу районную больницу ее привезли пару дней назад в ужасном состоянии – судя по всему, беднягу долго и целенаправленно били лопатой. Подозрительный случай с подозрительной личностью… Мне удалось вызнать, что доярки Зеленых Выселок нашли на заре еще не тело, но уже и не организм у коровника, подняли крик, из фельдшерского пункта девушку, наскоро перебинтовав, привезли к нам, хотя никто особо не надеялся, что она доживет хотя бы до операционной.
Но она выжила, красуясь теперь в реанимации и не торопясь приходить в сознание. Ситуацию это несколько затрудняло – естественно, у девушки не было при себе никаких документов, да и не местная она была, как пить дать. Даже сквозь многочисленные повязки, бинты и гипс можно было разглядеть точеную фигуру, красивые черты лица и тонкие пальцы, явно не свойственные сельским обывателям. Рядом с ней лежала большая подвеска из черного металла с черным же камнем. И что-то нехорошее мерцало в этом камне, будто что-то нездешнее смотрит через грань. Медсестра, готовившая ее к операции, говорила, что огромного труда стоило ей снять этот медальон, будто кто раз за разом отводил ей то глаза, то руки, отманивал, отговаривал. И, смотря на него, возникало, острое неприятное чувство, что не место этому чуду ювелирного искусства на прикроватной тумбочке, как не место сердцу отдельно от тела. Жаль, что таинственную девушку привезли не в мою смену – был бы шанс узнать больше. А так – остается довольствоваться снятием показаний приборов, перевязками, измерением температуры, капельницами и, поспешно отведя глаза от черного камня, покидать палату.
Несмотря на приближающуюся осеннюю страду и неизменно сопровождавшие ее производственные травмы, этот сезон выдался спокойным. Конечно, может быть, уборочная суета и прибавит нам работы, но пока что травматология была практически пуста, не считая пары бедолаг, проехавших по аварийному мосту на тракторе, да одного незадачливого косаря, который заместо сочной травки накосил для буренки собственных ног. Сезон казался на диво спокойным, а тут такое…
Может быть, я бы и не обратила внимания на нее – мало ли, кого волею судьбы может занести в наши края, мало ли, в какую передрягу можно попасть. Но кромешная сущность – не то, мимо чего можно пройти. Я была удивлена, заинтригована и, чего греха таить, испугана. А еще неотвязно преследовало ощущение нездешности, нереальности происходящего. Помню, точно такой же букет эмоций я испытывала лет 12 назад, когда в нашу больницу попал Мастер. Совершенно неприспособленный к земной жизни, он угодил под машину, и я, тогда еще совсем молодая медсестра, слишком серьезно отнеслась к выхаживанию своего первого пациента. У Мастера был перелом бедра, и, хотя все зажило на удивление быстро, он решил перестраховаться и лежал в травматологии до последнего. Не знаю, чем я его так покорила – наверное, своей назойливостью, но довольно быстро он рассказал мне всю правду о себе. Ну, или почти всю… О том, что заставило его покинуть родные края, он не промолвился ни словом, и вряд ли я когда-нибудь найду ответ на этот вопрос. Мастер начал учить меня знаниям, принесенным из своего мира, учил видеть истину, в том числе неназываемую, различать скрытое, заглядывать в души, менять помыслы, избегать опасности. Маленькие хитрости, которые могли бы облегчить жизнь тут, при этом являясь основами бытия там. Не думаю, что Мастер стал бы открывать силы, недоступные мне, скорее, он просто показывал несложные фокусы, но как бы то ни было, видеть сущность людей я теперь могла без особых проблем: кто живет напоказ, кто темная овечка, у кого скелетов в шкафу больше, чем моли. А у кого вместо сущности глухая пустота. Не попадалось мне раньше таких людей, в чью душу было бы страшно смотреть. Однако ж теперь она лежала передо мной, в родной больнице, как когда-то Мастер, и история таинственным образом повторяла саму себя. Что даст мне это знакомство? Вполне возможно, что лучшим вариантом будет послушать совета Мастера и не связываться с такими людьми. Но я не могла так – какая-то внутренняя сила велела остаться, задержаться, не обходить вниманием сей уникальный экземпляр, тем более, что других я так и не встретила (самоубийцы не в счет). После того, как Мастер покинул меня, я чувствовала себя отвергнутой и миром, и людьми, бессовестно преданной и вынужденной жить совсем не в том месте, какое мне полагается. Но со временем научилась мириться с обретенными знаниями. Не сказать, чтобы мы стали добрыми друзьями – скорее, это можно было назвать мирным сосуществованием: я воплощала знания, а они не лезли ко мне в душу. А тут вдруг такое…
Благоразумие благоразумием, но, что греха таить, мне было очень любопытно. Наша загадочная пациентка оказалась красавицей, и медперсонал диву давался – у кого могла подняться рука на такую девушку: длинные черные волосы, экзальтированно разметавшиеся по больничной подушке, и почти сливавшаяся с ней по белизне кожа. И вряд ли дело было только в кровопотере. И как ее занесло к нам, а главное – чем она успела насолить местным? В том, что это дело рук (и лопат) кого-то из выселковских, сомневаться не приходилось: даже если бы кому-то и пришел в голову безумный план убить и выбросить в случайном селе, он бы не догадался использовать для этого сельхозинвентарь. А самое подозрительное, что районная милиция очень неохотно взялась за это дело. Лето для них обычно мертвый сезон, сплошная скука, но данное происшествие они, похоже, старались не замечать. Была бы я простой медсестрой, может, и плюнула б на все, поохала вместе с остальными и тем дело ограничилось бы, но Мастер научил меня видеть скрытое, копать под основание и не отступать ни перед чем. Способности, абсолютно бесполезные в российской глубинке, похоже, наконец-то пригодились, и я отчаянно надеялась, что не вляпаюсь во что-нибудь, не предназначенное для человеческого глаза.
Поскольку изменений в состоянии пациентки не наблюдалась, я могла не сидеть неотлучно при ней. В течение дня я еще несколько раз заглядывала в реанимацию, но все было по-прежнему, а потому, взяв на завтра отгул, я решила разведать все сама.
Наутро я первым делом наведалась в районный пост милиции, но дежурный, посмотрев на меня мутным взором, послал к чертям. Не составило большого труда понять, что доблестным стражам правопорядка просто отвели глаза, заставив забыть о недавнем инциденте и поставив дополнительную блокаду на разговоры о нем. Это становилось все подозрительнее… Зная, что поступаю довольно гнусно, я отвела менту глаза еще и от своей скромной персоны и, потянув за ниточки свежих дел, довольно быстро нашла бумаги, посвященные нападению на брюнеточку. В корзине для мусора. Вот тут стало совсем интересно – кому-то грозящая шумиха была очень невыгодна. И этот кто-то явно был не с этой стороны. На миг кольнуло радостное предчувствие, что Мастер вернулся: но я тут же вспомнила, что он прощался навсегда, да и казалось невозможным, что в случае чего он не обратился бы ко мне за помощью – несмотря на то, что Мастер прожил под моим крылом почти пять лет, он так и не научился ориентироваться в нашем мире. Привыкнув смотреть вглубь происходящего, он зачастую упускал внешний ход событий. Читая помыслы других людей, он ловко балансировал на грани, забывая, что у механизмов нет мыслей, и потому, когда Мастер покидал меня, не возникало сомнений, что он ушел за грань. И ушел без возврата. Следственно, разбираться мне предстояло с чем-то чужим. И разбираться в одиночку…
Стараясь не особо тешить себя супергеройскими мыслями, я направилась в сторону Зеленых Выселок, просматривая по пути мятые листы этого якобы дела и приходя к выводу, что если бы существовал в природе штамп "Замять", то он сейчас точно красовался бы сверху. Никаких личных данных, никакого расследования, никого не допрашивали, никого не закрепили – дело просто завели, заполнили общими фразами и, не передавая вышестоящим, торопливо запихнули в урну.
"Красота какая", - подумала я. И это относилось явно не к окружающему пейзажу, хотя пейзаж тоже был неплох, и по дороге к Выселкам мне удалось налюбоваться им вволю. Близился полдень, когда я пришла в село, заглянула первым делом в фельдшерскую, но там мне не сказали ничего нового, а следственно, придется пытать местных жителей. Жители, как водится, будут упираться, покрывать друг друга и своих не выдавать. Если бы этот злостный садист почувствовал угрызения совести, то давно пришел бы с повинной. У меня проскользнула мысль, что к покушению на красивую девушку мог приложить руку сельский староста или его сын, но потом я вспомнила, что выселковскому старосте пошел седьмой десяток и вообще у него дочь… И все это не вязалось с тем, что кто-то пытался отводить глаза причастным к делу людям.
Тогда я пошла на самый грязный ход: раз у сельчан ничего вызнать все равно не получится, я расспрошу их детей. Благо, родители на работе, следственно, не успеют обработать чад на предмет "то говори, этого не говори". Правда, передо мной встала проблема иного толка – как в разгар лета собрать в медпункте хоть кого-то из бегающей по округе мелочи. Сев на стул, чтобы дать отдохнуть уставшим ногам, я набросила на округу сеть максимального радиуса, на какой только была способна, и, вычленив всех детей, начала медленно менять их целевые установки. Откликнутся самые психически податливые, а они уже сообщат всем более устойчивым. В итоге каждый будет думать, что услышал о сборе от кого-то другого, а если у кого и возникнут подозрения, меня к этому моменту здесь уже не будет. Но их не должно возникнуть – уж я-то постараюсь…
Дети, от четырех до двенадцати, на место допроса подтянулись довольно быстро, многие – как были, растрепанные и грязные. Ну да ладно, не конкурс красоты… Естественно, я не собиралась их обследовать на полном серьезе – слишком много впечатлений неизбежно повлекли бы за собой рассказ старшим, некоторые и без того долго еще потом будут недоумевать, с чего это они посреди летнего дня оказались на каком-то обследовании. Конечно, я всегда могла прикрыться тем, что в соседнем районе вспыхнула эпидемия скарлатины. Или в соседней стране. Или что мне сон плохой приснился. Внимание медработников к их чадам родителями обычно поощряется, но самовольное вторжение в работу следственных органов многим показалось бы подозрительным. Поэтому, бегло осматривая детей на предмет хоть каких-нибудь болячек, я заговаривала им зубы, вешала лапшу на уши и задавала наводящие вопросы. Уловка сработала – дети сами начали излагать интересующие меня факты. Как уже было известно, девушку нашли три доярки, явившиеся на утреннюю дойку. Дети всех троих сейчас стояли передо мной и описывали, в каком состоянии их мамашки прибежали домой. Тут же был разыгран целый спектакль в лицах по событиям того дня, из которого я сделала вывод, что милиция действительно не хотела даже прикасаться к этому делу. Так капитально отвести глаза… Не знаю, смог бы это Мастер? Я – точно нет. Быстро и аккуратно переключив внимание детей с криминала на медицину, я дала им аскорбинки и отпустила восвояси, черкнув пару слов в карточках: у троих был отит, у одного сильная аллергия, еще у одного экзема. Но я предпочла оставить эти мелкие проблемы на совести фельдшера, попутно чуть было не сорвав на нем злость – парень шестой год работает в этом селе и даже не соизволил поинтересоваться, а что, собственно, случилось?
Молоденький фельдшер мялся, краснел и лепетал жалкие оправдания:
- Так ведь в спешке все было. Если бы я начал искать, у кого в сарае окровавленная лопата лежит, она бы не дотянула до вашей больницы.
- Кто, лопата? – хмыкнула я, сделав зарубку в памяти. Убийца вряд ли был клиническим идиотом и лопату наверняка помыл, но мало ли…
- Да не, девушка… - фельдшер только сейчас понял, что над ним издеваются. – Я ведь действовал по инструкции: первая помощь – и в район.
- Да, да… - утешила я бедолагу. – Молодец, ты все сделал правильно. Но сам должен понимать, что дело нечисто.
Фельдшер, бесхитростной души парень, сверху айсберга немного, а снизу и того меньше, тут же согласно закивал.
- Кстати, а как она?
- Хреново, если честно, до сих пор овощем лежит.
- Печально. Ну да ладно… - глаза фельдшера затуманились, и я с ужасом осознала, что вот так он и работает – отвод глаз. И более того, работает прямо сейчас! Прямо сейчас где-то рядом находится человек, способный воздействовать на реальность, и он либо чувствует нас, либо видит. Быстро похлопав коллегу по щекам, пока еще не слишком поздно, я привела его в чувство. Похоже, он даже ничего не заметил.
- Черт побери! – накинулась я на него. – Ты хоть знаешь, кто это? Она раньше появлялась в селе?
- Н-нет, - снова испуганно залопотал фельдшер. – Я ее вообще впервые увидел. Это, не сочтите за грубость…кхм… слишком шикарная женщина для здешних мест.
- Да уж… - я откинулась на спинку стула. Похоже, придется идти по обратному следу, а этому искусству я обучена не сказать, чтобы плохо, скорее – никак, и практики было маловато. Проблема усугублялась тем, что такими делами надо заниматься на трезвую голову, а моя сейчас гудела, как пчелиный улей. Скрепя сердце и плевав на печень, я утешилась анальгином.
- А знаете, что? – доверительным тоном сообщил вдруг фельдшер. – Мне кажется, ее откуда-то привезли, быть может, даже из города, и бросили тут. Вроде как, следы замели, - и он подмигнул мне, довольный тем, что подкинул мою же собственную версию.
Я уже подумывала устроить ему новый разнос за непроходимую тупость: даже если все было так, не заметить городскую машину или людей, волочащих тело, сельчане не могли. К тому же девушка 30 раз успела бы, прошу прощения, склеить ласты по дороге, а значит, били ее уже на месте. К тому же, непонятно почему, мне не давал покоя таинственный медальон… Но тут дверь отворилась, и в кабинет вошел мальчишка – один из тех, что мы только что отправили по домам. Довольно беспардонно прошествовав к нам, он уселся на кушетку (стулья были заняты) и заявил:
- Ну и дураки вы, взрослые!
Мы с фельдшером тут же вскочили на ноги: он от возмущения, а поняла, что этот мелкий шкет все это время нас подслушивал. Но, проверив его, я не обнаружила ничего подозрительного. Ну ладно, скрытая часть сущности преобладает, но мало ли, какие у 12летних детей могут быть секреты и нераскрытые таланты. Главное, что это не он только что чуть не вынес мозг моему коллеге.
- Дураки вы, - повторил мальчишка.
- Это Володарских сын, - фельдшер опустился обратно на стул. – Сущее проклятие, а не ребенок. Погнать бы его в шею…
- Я вам погоню! – мальчишка погрозил нам костлявым кулаком. – А между прочим, я кое-что видел, - на этот раз он показал язык, видимо, забыв, что делал это 15 минут назад.
- Ну и что ты видел? – фельдшер хотел поскорее выпроводить это чудо, но чудо вынуло туз из рукава.
- Я видел, как ее убивали!
Мы молча переглянулись. Потомок Володарских победоносно взирал на нас, гордо болтая в воздухе ногами.
- Хорошо, хорошо… - я медленно подступала к нему. – Рассказывай.
- Аскорбинок дадите?
Мысленно радуясь, что у этого малолетнего шантажиста оказались столь скромные запросы, я высыпала ему в горсть половину оставшихся витаминок.
- А чо так мало? – заныл тот.
- Остальное получишь после, - я тоже неплохо владела искусством вытягивания информации. Причем, иногда удавалось и безо всякой магии.
Пацаненок хмыкнул:
- Ну ладно. Только я с начала начну, а то вы не поймете!
Лично я была согласна слушать с какого угодно места и не дышать при этом.
Хрупая аскорбинками, мальчишка начал рассказывать, строя самые загадочные гримасы:
- Вечером, накануне всего этого, мы с батяней поцапались, и он выпер меня ночевать на улицу.
" Суровый мужик", - охренела я.
- Я залез на сеновал, но черта с два уснешь – я был так зол! – и мальчишка стиснул кулаки, показывая, как он был зол, однако простого взгляда на его истину было достаточно, чтобы понять – на самом деле он был смертельно напуган. – И, дождавшись темноты, я решил погулять по селу, - это значило, что он пошел к батяне с повинной. – И, проходя мимо дома дядьки Семена, услышал голоса: дядьсеменовский и незнакомый, женский.
Фельдшер чуть слышно присвистнул. Я повернулась в его сторону:
- Я чего-то не знаю?
- Ну, как сказать… Вы, наверное, помните… Жена и дети Семена – Уповин, кстати, его фамилия – погибли четыре года назад. Взрыв бытового газа. А его самого тогда как раз дома не было – в кабаке сидел. Вот же роковое стечение обстоятельств…
- Да уж, - согласилась я. – А сейчас-то в чем проблема? Логично, что через столько лет он начнет новую семейную жизнь.
- Да какое там… - Фельдшер безнадежно махнул рукой. – Уповин после того умом тронулся, носа на улицу не кажет…кхм… маниакально-депрессивный психоз на почве хронического алкоголизма.
- Да дядька Семен вообще псих! – вдруг подал голос наш допрашиваемый. Похоже, его нимало не задело, что о нем все забыли.
- Кстати, а как тебя хоть зовут-то? – спохватилась я – искать медкарту ради такой мелочи было уже некогда.
- Петькой! – довольно улыбнулся тот.
- Хорошо, Петька, рассказывай, почему Семен псих и что той ночью ты видел.
- Да потому он псих, что в горелом доме живет!
"Естественно, а где же ему жить? Новый строить?" – подумала я, но, проверив течение мыслей мальчишки, поняла, что дело вовсе не в суевериях…
- Снаружи он дом починил, а внутри он как был горелый – так и остался.
Фельдшер вполголоса заметил:
- Семен никогда не зовет гостей, неудивительно, что никто не в курсе. А сам-то ты как узнал?
В душе мальчишки всколыхнулся страх, и я поняла, что лучше не поднимать эту тему:
- Да мало ли как дети все узнают. В окошко, может, заглянул и все. Только не понимаю, как можно жить в горелом доме – я бы давно свихнулась…
- А он и свихнулся! – мальчишка начинал явственно нервничать. – Так что? Вы слушаете дальше или как?
Мы молча закивали.
- Когда я услышал голоса, то решил посмотреть, у кого смелости хватило к дядьке Семену сунуться. Близко подходить не стал, а на дерево забрался и слушал. Сначала они с этой женщиной говорили, потом все тихо стало…
Я непроизвольно улыбнулась.
- Извращенка вы, - проворчал фельдшер. – Семен Уповин – опустившийся элемент, и по доброй воле ни одна девушка к нему не пойдет.
Петька деликатно пропустил наши сплетни мимо ушей, нервно грызя аскорбинки.
- Ну что? Продолжать? Так вот, прошло сколько-то времени, не знаю точно – я нечаянно задремал – и такой крик поднялся! – мальчишка сделал страшные глаза. – Дядька Семен вопил. Как резаный! А потом выволок из дома ее за волосы и к коровнику потащил. Я спустился с дерева и следом за ними потихоньку пошел, но увидел только, как он бил ее лопатой – уж не знаю, где взял. Я и убежал обратно на сеновал…
"И дрожал там до утра", - подумала я, но, видя, что храбрившийся поначалу парнишка пребывает теперь в состоянии полнейшего ужаса, решила не мучить его больше, подошла, погладила для вида по голове, ставя блокаду на плохие воспоминания, и, отсыпав еще аскорбинок, отпустила восвояси.
Фельдшер медленно проводил его взглядом:
- И что же это получается? Семен эту девушку оприходовал? Да откуда он ее хоть взял-то? Жил бобылем, никуда не ходил…
- Тсс… - я подошла к нему, по-быстрому меняя сеть решений и редуцируя интерес. – Я сама схожу, узнаю, а ты сиди тут – у тебя больные оказались среди проверенных, ими надо заняться… А я тебе потом сообщу, расскажу, расспрошу… - я плела отговорки, тягучие речи лились потоком на бедного фельдшера, пока он наконец не сел и не начал перебирать случайные бумажки с отсутствующим видом.
- Вот и славно, - я закрепила результат. – Замечай все, но молчи, ибо все это неважно…
Было два часа пополудни, времени должно было хватиться на все, и я, борясь с дурными предчувствиями, направилась в гости к Семену. Не сказать, чтобы меня приводила в восторг перспектива знакомства с полоумным убийцей, но, по крайней мере, я тешила себя надеждой, что смогу отвести ему глаза при опасности. В любом случае, я не могла остановиться на полпути, это все было необходимо: раз доблестная милиция, не выдержав напора, отказалась выполнять свои обязанности, придется взять их на себя, пусть в мединституте этому и не учили. Вот и посмотрим заодно, какой детектив из меня выйдет…
Около злополучного коровника все было утоптано до каменного состояния, но вместе с тем – ни малейшего намека на то, что территория была оцеплена или как-то осматривалась. Да что же это происходит-то? Кто мог сотворить такое "сильное колдунство"? Естественно, после того, как Мастер ввел меня в курс дела, я проверила всех, до кого могла дотянуться, но знаниями не обладал никто. Я внимательно и ненавязчиво обследовала попадающихся на моем пути людей: от начальников до уборщиков, понимая, что шанс встретить хоть кого-то необычного был нулевой. В итоге даже составила свою схему распределения четырех истинных сущностей в нашем районе. Но какой в этом был прок, если читать эти сущности не умел никто. Кроме меня. А меня научил Мастер. А Мастер пришел извне. Вывод напрашивался сам собой – у нас появились гости… И, как говорится, горе мне, если они сильнее и настроены враждебно. Относительно себя я иллюзий не строила – эти способности были чужды для меня и моего мира. Я могла лишь пройти по верхам, но многим хватило бы и этого, чтобы возомнить себя суперменами. Потому что, если поймешь основной принцип того или иного действия, в дальнейшем оно уж дается легко. Но, чтобы понять, надо тренироваться, надо наводить свои чары и развеивать чужие, а российская глубинка не располагала к мистическим поединкам. До сих пор, по крайней мере…
Вздохнув, я сосредоточилась и принялась распутывать эмоциональный клубок на месте избиения девушки. Эмоции животных сразу пошли в минус – вычленить их несложно, тем более, что ничего особенного они не представляют. Вопреки досужему мнению, животные вовсе не так энергетически чувствительны. Полустершиеся следы мыслей каждое утро приходивших сюда работниц… Отсечь все древнее трех дней. Я понимала, что это мартышкин труд, на любом месте преступления всегда остаются три самых ярких следа: убийцы, жертвы и первых свидетелей. Но я не видела… Не видела жертвы! Я не ощущала ужаса, паники, боли, неизменно наполнявших такие места. Чувствуя, как у меня дрожат руки, я быстро вычленила следы присутствия милиции, уже зачарованной кстати, доярок, обнаруживших тело, и прочих любопытных. Эмоциональный след Семена, тяжелый, гневный. Мысли безумца во время убийства могли бы вогнать в ужас кого угодно, я боялась даже представить, что тут произошло, неудивительно, что мальчишке чуть не поплохело. Не представляю, как он вообще столько дней с этим жил. По крайней мере, от пожизненной психологической травмы я его спасла и тем хоть как-то исполнила свой врачебный долг. Я закончила распутывать клубок, и то, что я поначалу считала собственной ошибкой, обрушилось на меня градом суровой реальности. Я чувствовала в этом месте присутствие загадочной девушки, но я не чувствовала следа жертвы. Девушка была в сознании, но при том не рыдала, не кричала, не сопротивлялась. Создавалось впечатление, что она просто позволила себя забить. Житейскому опыту я доверяла чуть больше, нежели потусторонним предчувствиям, и понимала, что такого не может быть. Возможно ли такое, что убийство происходило где-то в другом месте, а бесчувственное тело подтащили сюда позднее? Я отмахнулась от этой гипотезы: след убийцы был налицо, а девушка в сознании, к тому же у нас есть свидетель. Это точно происходило тут, а я окончательно запуталась.
Похоже, единственным разумным решением будет взять обратный след… Прямо сейчас, несмотря на то, что я уже измотана. Неизвестно, когда я смогу сюда вернуться – за этот срок девушка может умереть. Взяв себя в руки, я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Я примерно помнила, как это делается, но тренировалась лишь под надзором Мастера. Сейчас же в случае ошибки мне никто не поможет, не подтолкнет к потерянному следу… Но нет, нельзя распускать сопли – не девочка уже! Надо просто действовать! Я снова отыскала энергетический след девушки и слегка потянула, пробуя на прочность. След тонкой паутинкой потянулся куда-то влево. Не порвался. Это хорошо… Я потянула сильнее, запомнила направление и начала вплетать его в свой будущий след. Если я скажу, что это мука, то не скажу ничего… Достаточно опытный человек мог бы просто идти, придерживаясь следа, но у меня после единственного урока остались воспоминания лишь о том, что след я теряла. Потому Мастер прекратил эти занятия, сочтя меня безнадежной. И пришлось продеть чужой след в свой собственный, как нить в иголку. Хотя по ощущениям это больше смахивало на шитье по живому мясу. Без анестезии. Хуже всего то, что не совпадали векторы движения – след был обратный, я шла как бы против течения, что доставляло дополнительный спектр непередаваемых ощущений.
Стиснув зубы, я сделала шаг в нужном направлении и открыла глаза… И обнаружила, что топаю прямиком к уповинскому пожарищу. Ну как можно было быть такой дурой?! Естественно, что он приволок ее сюда из дома, а мне теперь придется мучиться в два раза дольше. Надо было уже на месте, на крыльце, ее след искать… Но делать нечего, скрепя сердце я пошла к уповинскому дому. На мое счастье, он располагался недалеко от коровника, их отделял только небольшой пустырь, густо поросший бурьяном, и мне стоило некоторых усилий, чтобы понять, что раньше тут был огород, одичавший после гибели семеновской семьи. Я была бы рада обойти его стороной, по дороге, как все приличные люди, но след упрямо тянул меня в самые заросли. К дому я подошла в таком виде, что в родной больнице меня не приняли бы даже в труповозку. Теперь предстояло выяснить, откуда девушка пришла к Уповину, самого его оставим на закуску. Сев на первое попавшееся бревно, я вцепилась в него руками, со всей силы дернула след, и… его начало оказалось в моих руках. Не обрывок, а именно начало. И не конец, поскольку шла я в обратном направлении. След девушки выскользнул из моего и уполз куда-то по своим делам, мне было уже не до него. Я не знала, борьба с каким шоком для меня сейчас приоритетнее: с болевым или психологическим. Ну да ладно, хрен с ним, с болевым – я снова ограбила казенный запас анальгина, проглотив его всухую. Но как было понимать то, что след жертвы начинался прямо в доме убийцы? Если бы я знала, что занимаюсь серьезной магией, а не энергетическими фокусами, то сказала бы, что девушка сюда телепортировалась. Но, насколько мне было известно из обрывочной теории Мастера, такое невозможно.
Я опять наткнулась на то, что невозможно, чего не существует и противоречит даже тому, что само противоречит чему угодно! Чтобы не впасть в истерику, пришлось отхлестать себя по щекам, а то такое легкомысленное поведение в моем возрасте малость несолидно. Так, ладно, вдох-выдох! Успокоилась, обо всем ненужном сейчас, подумаешь после, а пока надо заняться гражданином Уповиным. Я по-быстрому навела запросы. Хозяин был внутри, где-то в глубине, в ужасном состоянии. Впрочем, то же самое можно было сказать и о доме: довольно экстремально подкрашенный снаружи, внутри он отдавался болью выгоревших комнат. Действительно, только безумец мог жить там, чтобы вечно лелеять свое горе. Только безумец или медленно становящийся им. Мастер как-то вскользь упоминал, что вещи и жилища безумцев и сами могут быть не в себе, точнее, представлять энергетическую аномалию, но тем разговор и ограничился. Тогда казалось, что мне открывают новые горизонты. Сталкиваясь же с реальными проблемами, я понимала, какую бездну полезной информации от меня утаили, в том числе по недомыслию. И это было вдвойне печально.
Решив, что уже кое-как оклемалась, я поднялась на ноги и, пошатываясь, побрела навстречу неизвестному, понимая – если что случится, я окажусь беспомощной… Стучать, вероятно, было бессмысленно, а потому без всяких предупреждений я вошла внутрь. Дверь отворилась без скрипа, зато неохотно, обугленное, черное дерево с трудом входило в косяк. Стоило ступить за порог, как на меня тут же обрушился каскад запахов, по большей части – тошнотворных, но лидирующей нотой был один – так и не выветрившийся запах гари. И вряд ли от него можно будет избавиться – дом, заодно с хозяином, притягивал дурные воспоминания, не позволяя прошлому уйти в небытие. Вытащив из аптечки марлевую повязку, я спешно надела ее – это помогло дышать хоть немного свободней. Но все равно приходилось ставить блокаду на недомогание – я чувствовала, что иначе свалюсь прямо тут, на радость хозяину. Стало чуть легче, теперь жить можно. И можно заняться тем, ради чего я, собственно, сюда и пришла. Я просканировала возможные вероятности: по трем мне ничего не грозило, по одной должно было зашибить прогнившей потолочной балкой и еще по одной – проткнуть грязной вилкой разъяренный хозяин, если я срочно что-то не придумаю. Собрав волю в кулак и стуча зубами от ужаса, я направилась в ту сторону, где должен был быть Семен. Я почувствовала его еще с порога комнаты – комок нервов. Естественно, он тоже знал обо мне – в потемках я запиналась обо все, обо что только можно было запнуться. Он ждал меня и наверняка сжимал в руках свою вилку. Я буквально видела волны черного страха, поднимающиеся из его живота и расцветающие где-то на уровне головы мохнатыми одуванами. Это было жутко: почти одичавший в своем безумии человек, какой тут к черту айсберг – у него душа была выжжена дотла, как и дом! Лишь в глубине бурлила боль и обида. Заговаривать безумцев – палка о двух концах, но я все же попыталась подавить в нем агрессию, пробудить доброжелательное любопытство. Вроде, получилось, но в любом случае, проверять это было некогда, следовало работать дальше.
- Товарищ Уповин? – тон максимально вежливый, настойчивый, но без напора.
Сидящее в темноте существо расслабилось, отложило вилку и внимательно прислушалось. Наживка заглочена, теперь главное – очень осторожно вытянуть сознание из пропасти безумия. Хотя бы на несколько минут. Нельзя наводить никакие серьезные чары на человека, не осознающего себя как личность. В данный же момент Уповин был, скорее, загнанным зверем, а это делало его еще более неуправляемым. Но вот появились намеки на понимание, я ухватилась и начала вдохновенно пороть чушь о том, что являюсь заслуженным медработником и по поручению министерства здравоохранения в экстренном порядке провожу осмотр всех жителей подведомственной территории в связи с грозящей эпидемией стремительно распространяющейся коварной бациллы. Коварной бациллой стала бубонная чума. Врать – так по-крупному.
Семен слушал меня, развесив уши, на которые я старательно развешивала лапшу, попутно ломая сопротивление и взывая к остаткам здравого смысла. Похоже, труды мои окупились – Семен Уповин вспомнил в себе живого человека и, хотя особого желания жить так и не изъявил, содействовать борьбе с заразой все же согласился. Он принялся увлеченно расписывать, кто из соседей чихнул в неурочный час, и, хоть сведения эти устарели несколько лет назад, я выгадала достаточно времени, чтобы повернуть мозги Семена в нужную мне сторону: вызвать его на откровенность и при том не позволить снова уйти в проклятущую депру, уже сменившуюся один раз помешательством. Вообще-то, по-хорошему, его следовало сдать в специальное заведение, но на это сейчас можно было закрыть глаза. Уповин, под чарами равнодушия, начал рассказывать историю своей жизни. Я не стала его перебивать и терпеливо выслушала об относительно давней трагедии, о том, как Семен света белого невзвидел, удавиться пытался, да все никак не получалось. Жил поначалу, где придется, но соседи вскоре возмутились наличию по соседству пожарища, от которого по утрам аппетит пропадает, и Семен, купив на последние деньги краски, обновил дом до однородного состояния и заперся внутри. Жалобы прекратились: то ли соседей теперь все устраивало, то ли они предпочли не связываться с человеком, выкрасившим весь дом, включая окна, в светло-канареечный цвет. Восстанавливать дом изнутри уже не было ни сил, ни средств, ни желания, и Семен живьем похоронил себя в черных стенах, пахнущих золой и смертью.
Что интересно, попыток самоубийства он больше не предпринимал – в его искаженном сознании призраки родных до сих пор витали где-то в доме. Интересно, не это ли стало косвенной причиной отказа восстанавливать уничтоженное жилище? Насколько я могла судить по его телосложению и обрывкам воспоминаний, раньше Семен был мастером на все руки и без особых проблем смог бы починить все сгоревшее, сколотить новую мебель, устроиться как человек и скорбеть в свое удовольствие во вполне комфортных условиях. Однако таинственные призраки не давали трогать дом, Семен кое-как пристроился в углу на куче тряпья и отгородился от мира, все глубже и глубже погружаясь в свой персональный ад. Никаких призраков, естественно, я не нашла, но, если верить Мастеру, их и не бывает – ни одна душа в здравом уме не будет торчать на месте гибели, хотя бы по чисто этическим соображениям. Впрочем, разговор этот велся под хмельком, и вполне возможно, Мастер просто пошутил. В любом случае, я бы не взяла на себя смелость подтверждать или опровергать факт существования призраков. Зато есть сила, способная посоперничать с ними в деле убиения психики – нереализованные идеи. Но не об этом сейчас речь…
У меня возникла другая проблема: поведав о своей неудачной войне с привидениями, Семен застопорился и наотрез отказывался продолжать разговор. Я недоумевала, в чем дело: на искренность я его вывела, сопротивление подавила, на вопросы он отвечал исправно, но, когда речь зашла о девушке, он лишь тупо хлопал глазами, не понимая. Смутные подозрения зародились в моей душе, и, когда я спросила его, что последнее он помнит, какое сегодня число, какой хотя бы месяц, Семен сказал, что сейчас зима! Реши я отомстить ему за нервотрепку, вывела бы на улицу да показала августовскую хмарь, только, боюсь, после этого он стал бы абсолютно невменяемым. Посему выходило, что последние полгода (либо полтора) начисто выпали из его памяти, и как назло в этот период входил и позавчерашний день, причем, явно не случайно.
Допытываться о причинах этой амнезии у меня уже не было времени – Уповин выходил из-под контроля и начинал нервно бегать глазками по закопченным стенам. Ладно, черт с ним, ломать – не строить, все равно в желтый дом ему дорога, и – да простит меня Гиппократ – я впервые в жизни взломала человеческую память от и до, расколола все психологические и магические блокады. Мастер научил меня этому на крайний случай, предупредив, что после такого человек уже не жилец. Следственно, практики у меня не было, и то, что я делала сейчас, могло как привести к желаемым результатам, так и убить Семена на месте. Тот замер, и сердце у меня замерло, пока он снова не зашевелился. Облегченно вздохнув, я заставила его рассказывать обо всем, произошедшем за забытый период, и меня поразили произошедшие в нем перемены: абсолютно безучастный взгляд, бесцветный монотонный голос. Наверное, будь у меня больше опыта, я бы смогла распознать, что было тому виной: замещающая амнезия или чье-то внешнее вмешательство, но сейчас пришлось просто смириться и надеяться, что мозг Семена выдержит, сколько мне надо.
- Они ушли, - говорил он, смотря куда-то за мою спину, - ушли из дома. И пришли в мои сны. Они были живы! – на миг в глазах мелькнула паника. – Но они мертвы. Они являлись каждую ночь… Каждую ночь… Обожженные… Винят меня – да, я мог бы их спаси, но не смог, не захотел. Винят, велят занять их место…
Я чувствовала его сознание, потянувшееся ко мне, жаждущее помощи и спасения, пыталась хоть как-то залечить израненную душу, накладывая все известные мне седативные чары, но все это было бесполезно: осмысленная речь сменялась невнятным бормотанием, и приходилось постоянно привлекать к себе внимание, чтобы Семен окончательно не утратил проблеснувшую было искру разума.
- Я не мог умереть, и мне пришлось с этим жить… Прошло две весны…
"Значит, все-таки полтора года", - ужаснулась я. Полтора года непрерывных ночных кошмаров!
- Я думал, что этим и закончится моя жизнь – они уведут меня за собой. И решил не оттягивать неизбежное – сам пошел за ними… Это было в жаркие дни лета.
Лето в этом году запозднилось, следовательно, "жаркие дни" могли прийтись на период с конца июля. То есть, меньше месяца назад!
Дальнейшие события, описанные Семеном, напоминали терминальный бред: он увязался за своей семьей во мрак и после бесконечно долгого путешествия очутился в огромном зале с множеством дверей. Было светло, хотя никаких светильников не наблюдалось, и двери хлопали, впуская и выпуская разных людей, животных, существ, бесформенные сгустки и тех, кого нельзя увидеть. Семен довольно равнодушно описывал то, от чего у меня нервно задергалось веко.
- Я почему-то сразу понял, что это не тот свет. Те, кто там ходили, не были ни живыми, ни мертвыми, - он развел руками, - они были никакими. Или и теми, и другими одновременно. Они были реальны, и вместе с тем я чувствовал, что их никогда не существовало.
Я видела, что Семен не врал, но не имела ни малейшего представления, о чем он говорит. Если честно, волосы на голове порывались встать дыбом. Какое счастье, что я увязала их в тугой хвост…
- Мне там не понравилось, - продолжал Семен, - там было противно. Там все были безумны, - он немного помолчал, - даже более безумны, чем я. Я долго там ходил, не зная, как выбраться, та дверь, через которую я вошел, затерялась. А потом… Потом появился тот странный тип… Высокий, тощий, рожа дурацкая, одет, как клоун, и было очень жутко с ним рядом находиться, - Семен передернул плечами. – На голове у него была такая шляпа, высокая… Как раньше носили…
- Цилиндр? – подсказала я.
- Ага, только очень странный, не как в фильмах показывают. Он подходит, значит, и любезным таким голосом спрашивает, чем может помочь. А я чувствую, что не собирался он помогать, а только посмеяться хотел. Крепко он мне не понравился, и уж как мне хотелось чуть ли не в ноги кому пасть, чтобы домой вывели, но этому типу я не стал ничего рассказывать, понял, что отведет он меня туда, откуда уже не вернусь. Я вообще не знал, что можно ему говорить, а что нельзя, потому просто спросил, что он может мне предложить, а я уж сам выберу их списка. Тип захохотал, как ненормальный, и повел меня в самый центр этого зала, там стоял круглый камень, весь бумажками оклеенный, и понял я, что это, как у нас доска объявлений.
"Выбирай", - говорит и пропал. Я даже не понял, когда он смылся. Начал я читать, а языки незнакомые, причем, заметно, что на разных языках объявления написаны, но все незнакомые. А люди и твари подходят к ним, читают и вроде как подпись свою ставят на этих объявлениях. Там не было отрывных листов, как у нас. А я смотрю и думаю – как же по одной подписи искать будут? Или все друг с другом знакомы? Иду я вокруг этого камня и вижу русские буквы! Обрадовался, подбегаю к объявлению, думаю, может, смогу соотечественника найти. А там нет адреса, только текст на нескольких языках и на русском тоже: "Ведьма-беда. Сочиняю, продаю и покупаю ночные кошмары". А ведь кошмары-то меня как раз и мучили. Я стою, думаю – надо имя свое поставить, а нечем. Ну да ладно, кто-то добрый протянул мне карандаш, написал я в свободном углу имя свое, фамилию, адрес, даже "планета Земля" написал. На всякий случай… Вернул карандаш и прочь пошел, не зная, что же дальше делать. Иду, плачу от горя, а тут девочка ко мне маленькая подходит и спрашивает, почему я, такой большой и страшный, плачу. Я и говорю ей, что потерялся, не знаю, как домой попасть. Она засмеялась и говорил: "Ты дверь свою закрыл?" А я вспомнил, что нет – не закрыл дверь за собой. Остальные-то закрывали, а я забыл. Вижу – есть дверь незакрытая и, вроде как, в том месте, где я выходил. Поблагодарил девочку, вошел в дверь и дома проснулся. Вот так вот…
- А… Это точно не был сон? – я уже давно, забыв о своем внешнем виде, сидела на каком-то грязном ящике, думая уже не столько о том, чтобы Семен держался, а как бы самой прямо тут не отрубиться.
- Конечно, не сон! Точнее, сон, но всамделишный сон. Через какое-то время снится мне девушка… Говорит, что получила мою просьбу и пришла помочь. Я тогда еще не сразу все понял… Рассказал ей о своей семье, о снах, о том, что хочу, чтобы их души наконец упокоились, дали бы мне тихонько дожить свой век – я ведь чувствовал, что мне недолго осталось, - Семен уронил голову на руки. – Я уже ничего не хотел, только покоя, одного лишь покоя… Она сказала, что поможет, велела ждать, а сама спряталась. И, когда Надька и детишки снова пришли, я почувствовал, что рад их видеть… Рад, потому что это последний раз… А тут эта ведьма выскакивает! Она сделала что-то с той штукой, которая у нее на шее висела, и они… Они снова начали гореть! – Семен вскочил и забегал по комнате, я почти невидящими глазами следила за его мечущимся силуэтом. – Я пытался их спасти, но они стали прозрачные. Но я же видел, как они страдают, кричал, чтобы она это прекратила! Она же только посмеивалась и говорила, что сделка заключена и условия выполнены. Выполнены, ты понимаешь! – Семен подскочил и затряс меня за плечи. – Она забрала мою семью! Я схватил ее за эту штуку на шее и проснулся. Гляжу, а она рядом! Это не во сне было, это вообще не имело отношения к снам! Тогда я понял, что, если убью ведьму, то они снова вернулся ко мне, снова вернутся… Но они не вернулись… - он осел на пол, протяжно воя, и больше не произнося ни одного членораздельного слова.
Я вскочила, чувствуя, что это конец: Семен рассказал все, но спасти его уже не удастся, сознание распадалось на части. Торопливо вынырнув из него, я поспешила прочь из этого дома, не находя в себе сил оставаться тут больше. Меня трясло так, что стоило немалых трудов отыскать дверную ручку. И, захлопнув дверь, я услышала, как за моей спиной с треском рухнула потолочная балка…
Я не помню, что было после этого, лишь смутные ощущения, будто я каталась в истерике по земле, меня тошнило, хотелось живьем зарыться в землю… Наверное, меня кто-то подбросил до города, хотя не понимаю, какой безумец бы на это решился… Когда рассудок более-менее вернулся ко мне, я поставила блокаду на переживания до лучших времен – сейчас мне нужно было заняться в первую очередь собой. Приняла ванну и, под завязку накачавшись димедролом и феназепамом, рухнула в кровать.
Это был самый кошмарный день в моей жизни, и, если бы мне сейчас кто-нибудь сказал, что такие дни еще будут – и неоднократно – наверное, я бы удавилась.
Естественно, на следующий день я проспала – будильник-то не завела. Близился полдень, а я все лежала, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, ни мыслью. Кто-то звонил – наверное, старшая медсестра жаждала моей крови. Очень нескоро мне удалось воскресить в памяти все события вчерашнего дня, равнодушно их обдумать – блокада на переживания пока держалась. По всему выходило, что дело – дрянь…
Кое-как мобилизовав свой организм, я к трем часом приползла на работу. Если у кого-то и были намерения дать мне нагоняй, они исчезли после первого же взгляда. Сама старшая участливо осведомилась, не хочу ли я еще один отгул или, лучше, больничный. Я на это сказала лишь, что долг обязывает, не уточнив, правда, к чему, и пошла в реанимацию. Девушка все еще лежала без движения. Замещающая меня коллега, боязливо косясь в сторону тумбочки, поспешила слинять. Мне же лучше… Я уже знала, что от меня требуется. Борясь с сопротивлением, я взяла медальон и надела его девушке на шею.
-
-
15.03.2009 в 15:58я б с удовольствием ещё про побитую ведьму послушала
мне понравилось
-
-
15.03.2009 в 16:09